Подумалось, что одним из камертонов для настройки Родинок — и для настройки на Родинки — может быть Андрей Платонов.
Далее — избранное из записных книжек писателя >>>
В семейном архиве Платоновых сохранилось около тридцати записных книжек
Это чисто журналистские заметки и путевые наблюдения, сделанные во время командировок Платонова в колхозы и на стройки первых пятилеток, в поездках на фронты Великой Отечественной; художественные детали и отдельные строчки для будущих произведений; записи «чужих идей, мыслей и разговоров» (помета самого Андрея Платоновича); заметки личного характера

Страна темна, а человек в ней светится.

[Догнать, перегнать и не умориться.]

[Наша темная тоска боится света, она жмурится и у нее — идут слезы горя от пришествия радости.]

[Нельзя одному выдумать с<�мысл> ж<�изни>.

Дай кусок сахару, а то выйду из колхоза! Я и вошел в колхоз из-за сладкого! Исключительно!!

Рамзин только на 25% меньше Пушкина! (Слова отсталого рабочего)

[Жизни кругом масса, хорошо бы всю прожить, да, пожалуй, не успеешь.]

[— Что у нас — соц<�иализм> или капит<�ализм>? — Тюря!]

«Если вы, товарищи, чувствуете голод, то это неверно, товарищи».

Люди давно выдумали все мысли, все думы наши старые, только чувства всегда новые.

Рыбы дышат ветром, [остановившимся] останавливающимся в воде.< Гвозди Жовов взял в рот (по плотн<�ицкой> привычке), мороз 35°; гвозди примерзли ко рту; Жовов вырвал часть рта, но с работы не ушел [(ударник).]

По небу над низкой землею
Старинные птицы летят,
И с грустной и бедной душою
Оттуда слова говорят.

Писать не талантом, а человечеством, сущностью своею

Специальная организация Союзконь — через нее <�нрзб.> комплект обсеменений негрубой породы. Новый способ обсеменения — около 60 млн. в будущем году, в этом году — 24 млн. Капиталовложения. Верблюдовод<�ство> и МУЛОВОДСТВО — сейчас не запланировано в Ср<�едней> Аз<�ии>. 5 тыс. маток — вербл<�юдоводство>, 5 тыс. маток — муловод<�ство>, в буд<�ущем> году.

Жовов, даже болея, во всех несчастьях, чувствовал себя каким-то свежим, здоровым и спокойным. Его, еще, ничто не могло испугать, даже когда страх приближался к нему смертью,— Жовов силился испугаться, и не мог.

Человек, лишенный любви, начинает жить страстями службы,— он спорит, страждет и любит в вопросах положения о «райсекторе», о «правах и обязанностях»,— и в этом исходит струя его жизни.

Настанет время, когда за элементарную ныне порядочность, за простейшую, грошовую доброту,— люди будут объявляться величайшими сердцами, гениями и т.п., настолько можно пробюрократить,закомбинировать, зажульничать, замучить обыденную жизнь

Совершенствуется не только техника производства материальн<�ой> жизни, но и техника управления людьми. Не настанет ли в последнем кризиса перепроизводства, кризиса исторической безвыходности

Психоз тружеников: что на каждого обращено беспрерывное внимание всего человечества

Им нравилась мучительная суета, неурядица, неустройство, пус¬тошь и ничтожность их учреждения. Именно это их связывало — несчастье, грустная доля.

Человек то верит в социализм, то нет. Он в доме отдыха: он верит, он в восторге, он пишет манифест радости; в поезде сломалась рессора, пассажиры набздели,— он не верит, он ожесточается, и т.д.— и так живет.

[Деревянное растение]

«В революцию выигрывает «боковая сила», т.к. главные уничтожают друг друга, а боковая остается при здоровье и забывает все». Сообщение мыслящего мещанина.

Разум противоположен истине: он не усидит на ней, он съерзнет

[Рассказ девочки о корове.
У коровы по четырем углам [поставлены] стоят ноги. Из коровы делают [мясо] котлеты, а картофель растет отдельно. Корова сама дает молоко, а индюк старается, не может.]

Все это рассказать нельзя — можно только на скрипке сыграть!

Не есть ли тот, кто считает себя естественно-вечным и мир для него бесконечен,— стервец? — и причина мног<�их> бедствий? Ведь мы временны, жизнь кратка и нежна, силы не столь велики». (Старик в поезде)
Он же: «Когда в труд вкладывается вся дума (и душа), тогда дело уже пропащее!» — суть в том, чтобы трудиться не затрачивая последних внутренностей, это и есть — в остатке — душа».

Он водку пьет как молния.

Назв<�ание> курса лекций (5 лекций по 15 р. в час) — «Плодотворная борьба с безуспешной жизнью

Доктор: «Жизнь наполнена ложными событиями, и настоящие события — неизвестны».

В одной деревне: заколоченная избушка; на ставнях избушки написано мелом, что мы ушли на 4 года в гости.

[Моя молодость, прошедшая в организационных наслаждениях.

[Ненавидишь, отрицаешь человека только издали, а потом, как увидишь его морщины, переменч<�ивое> выражение жизни, конкретность, так ничего не можешь, станет стыдно.]

[Великая проблема воробья. Семеен, свободен, дохнет в неволе, а летает по одному аршину. А нужна ему почти бесконечность.]

Человечество — без облагораживания его животными и растениями — погибнет, оскудеет, впадет в злобу отчаяния, как одинокий в одиночестве.

На том свете все должны быть незнакомыми: вероятность встречи очень мала. Миллиарды миллиардов ведь уже скончались, заблудишься, как в поезде-дешевке.

[Заказывал 3 подводы, когда требовалась одна: первая не приедет, вторая сломается, а уж третья как-нибудь.]

Надо относиться к людям по-отцовски.

Мне мстят мертвые, которых я при жизни ошибался и не любил.

Земля так холодна и бесприютна, что семейство нужно как печка бедноты.

Вторая жизнь человеку необходима, иначе [первая] и первая не нужна и не выйдет она никогда.

Что такое «сам»? — пустяк с головкой.
Тайна Сарториуса есть тайна всего исторического челов<�еческо-го> об<�щест>ва: жить самому по себе внутри нечем, живи другим человеком, а тот тобой живет, и пошла, и пошла, и так вместе целые миллиарды. Жить внутри разом нечем, отсюда и все технические игрушки, все «творчество».

[Что-то гудит вдалеке постоянно, волнообразно: время ли, истина (забытая) или судьба.]

Мы разговариваем друг с другом языком нечленораздельным, но истинным.

Мещанин, а не герой вывезет историю.

Среди интриг, сплетен, сообщений etc… жить до того нельзя, что надо породниться, создать из страны семью.

Реб<�енок> 4-х лет (бабке): «Помрешь и будешь скучать, что с мальчиком (с ним) не играла!

Это вы болеете от насморка, поноса, сквозняка, тифа, а я болею лишь высокими болезнями, непонятными для вас. Я — не вы!

Люди и занимаются-то разными штуками — делами, чтобы не делать чего-то главного, чтобы отвлекаться от него, отсрочить на будущ<�ее>, как лучшее удовольствие,— и никогда не сделать его.

«Человек-рыба научил всех всему* — и спрятался в океан…»
* «И с тех пор ничего не выдумано нового».

В шубе — не косец,
В штанах — не ебец,
В рукавицах — не работник.

Стоят деревянные деревни в деревянных лесах.

Костлявая земля.

Печь была холодная, и мои чулки хозяйка спрятала сушиться себе под подушку.

все хотели быть летчиками, музыкантами, писателями etc., а один мальчуган гончаром,— гений!

«Я живу, можно сказать, плохо. Но это ничего: я привык жить плохо. Жив — и ладно. Больше я ничего и не имею, только живу».

Музыкант играл все лучше и тоньше, и все счастливее — он хотел осчастливить [идущих] уходящих на бой с врагом. Я не могу сам воевать, не могу выдумать мину или самолет, но я могу обнадежить все души людей и дать им [жизненную] силу правильного понимания жизни.

— А когда ты будешь мальчиком? — (ребенок старику).

1/3 людей не работает, а глядит на работающих.

Начало важнейшего рассказа:
Стоял старый дом: в доме стол, в столе среди рухляди брошюра с маленькой статьей умершего инженера, умершего от заброшенности, неустроенности и отчаяния — как всюду, как традиционно,— а в статье этой лежал секрет победы его страдающей родины над врагом человечества.
Никто этого не знал…

Не путайте себя с человечеством!

Мне давно казалось, что в уме, таланте, силе, храбрости человека есть что-то скверное.

Живой, это тот, на ком заживает боль. Другие — не живые (которые не имеют боли).

Жизнь собствтвенного> сочинения

Оч<�ень> важно
Люди живут не любовью, не восторгом, не экстазом, а особым чувством тихой привязанности и привычки друг к другу, как верные муж с женой, как крестьянское большое семейство за одним столом.

Оч<�ень> в<�ажно>
Есть такой низовой человек, на которого опирается весь мир, как на вершину опрокинутого конуса

[Тихий очаг: старик и старуха (как не-война) и туда ходят бойцы: сидят, молчат, курят, словно в гостях у отца и матери. Потом уходят.]

27/XI умер Кузя, что побирался, и набрав котомку больше не брал: «У меня полно, хватит, когда поем, тогда возьму».

Образец солдата: экстр<�емально> живущий человек; он быстро должен управиться, пережить все радости, все наслаждения, все привязанности. Ест, любит, пьет, думает — сразу впрок, за всю жизнь, а то, м.б., убьют. Но и нежность его к вещам, внимание к мелочам,— чем бы он ни стал заниматься,— тоже вырастает: он внимателен и к кошке, и к воробью, и к сверчку, etc…

Нет, все божественное — самое будничное, прозаическое, скучное, бедное, терпеливое, серое, необходимое, ставшее в судьбу,— и внутренне согласное со всякой судьбой.

«Крестьянин [имеет дело] живет в кооперации с животными и растениями — отсюда и его большее человеколюбие. Конец крестьянства недопустим — это источник человечества и человечности»

Он стал счастливый, как давно хотел быть, да все помехи случались в промежуток.

Земля пахнет родителями.

[Но вся тайна — что у нас народ хороший, его хорошо «зарядили» предки. Мы живем отчим наследством, не проживем же его.

Зимой огонь, замерзнув во дворе, поселился дома в печке, чтобы согреться.

 

Партизаны поймали немца. Немца обучили, перевоспитали, привязались к нему. Потом, по обстановке и крайней нужде, немца пришлось расстрелять. И вот пришлось расстрелять своего «воспитанника» — это была драма самая страшная из всей войны для людей.

Рождение второго ребенка тоже измена первому? Как измена любви.

«Путешествие <�в человечество>«: «Надо идти именно туда, в сверхконкретность, в «низкую» действительность, откуда все стремятся уйти».

Важно и истинно — видеть во взрослых лишь их действительно детские черты. Взрослый —это лишь изуродов<�анный> ребенок, и от этого уродства он частично излечивается в старости.

<... > все возможно — и удается все, но главное — сеять души в людях.